Не исключено, что протоколы допросов 37-38-го годов, где Лев Задов рассказывал, какой ценой выкупил свою жизнь и получил чекистскую работу, из дела просто-напросто изъяли и уничтожили. Советская власть не обременяла себя таким буржуазным пережитком, как благодарность.

«ЧЕМОДАНЧИКИ ЖЕ, ОДИН С БЕЛЬЕМ, ДРУГОЙ С ДЕНЬГАМИ, ШУБЫ, ОДЕЯЛО, ФЕНИН БОЛЬШОЙ ПЛАТОК И ДРУГОЕ БАРАХЛО ПОПЛЫЛИ ПО ВОДЕ»

На допросах Лева Задов не раз вспоминал Галину Кузьменко. И хоть ничего особенного не говорил, но чувствуется, испытывал к ней симпатию.

По некоторым свидетельствам, Галину и Льва связывало совместное участие в карательных акциях. Правда, современные историки не исключают, что эти обвинения вымышлены советской пропагандой. Но в том, что Гражданская война породила кровожадных чудовищ во всех противоборствовавших армиях, сомнений нет.

И все же походной любовницей Левы считается другая женщина — Феня Гаенко, подруга Галины со времен учебы в женской учительской семинарии, также известная страшными расправами над безоружными пленными.

Революционерки-амазонки были не редкостью на просторах Украины, охваченных Гражданской войной. Феня и Галина, в прошлом учительницы сельских школ, носились вместе с махновцами под их черным пиратским стягом с черепом и костями по всем городам и весям.

В отряд Феня влилась, скорее всего, из числа махновских шпионок. Как рассказал Лев Задов на допросе 17 ноября 1937 года, «разведка состояла преимущественно из женщин, посылавшихся в тыл к красным для выяснения расположения красных частей». Расчет был на то, что женщин не заподозрят в шпионаже. Видимо, тогда Феня и приглянулась Задову, одному из руководителей махновской контрразведки.

По указанию батьки Галина вела дневник в школьной тетрадке, взятой у Фени. В нем надлежало отмечать этапы большого пути. Галина старалась, но временами не выдерживала эпического стиля и переходила то на критику батьки, то на свое, на девичье.

Как-то во время переправы через речку лошади оступились и опрокинули тачанку в воду. Нестор, Галина, Феня, кучер едва не утонули. Повезло, что тачанка встала боком, они вынырнули в образовавшийся зазор. Галина записала: «Чемоданчики же, один с бельем, другой с деньгами, шубы, одеяло, Фенин большой платок и другое барахло поплыли по воде». О размерах «чемоданчиков» можно судить по тому, что там поместилась не одна с кого-то снятая шуба. Нестор пересел на другую лошадь, названную в честь жены Галочкой, а важным гуляйпольским дамам подали подводу.

Временами на обеих полевых жен находила хандра. «Сегодня Феня оставила нас. Нестор сказал: «Вот Феня осталась (не пошла с махновцами дальше. — Л. Х.), и жалко». Мне тоже жалко, что она осталась. Но для нее это лучше. Как выяснилось, она нужна была только мне и то не всегда, остальные же относились к ней враждебно. Я в таком положении не хотела бы быть, не хочу, чтобы была в нем и она. Оставила нас — и хорошо сделала».

Почему махновцы невзлюбили Феню, Галина не пишет. Может быть, ее опасались как человека, слишком приближенного ко «двору», и любовницы самого Левы Задова.

Но Феня сбежала из отряда ненадолго. Наверное, без «упоения в бою» уже не могла жить. Когда летом 1921-го уцелевшие в боях с регулярными частями Красной Армии махновцы во весь опор мчались к спасительной румынской границе, их атаковали буденновцы. Феню догнала роковая пуля.
Через 11 лет, в 37-м, на допросах Задов вспоминал Галину, даже когда его о ней не спрашивали, а вот о Фене в протоколах нет ни слова. Было и прошло?

ПРОВАЛ РУМЫНСКОЙ АГЕНТУРЫ

Дело против Льва Задова начали раскручивать из-за событий, которые произошли двумя годами раньше. Тогда агентура Иностранного отдела Одесского областного управления госбезопасности, действовавшая в Румынии, была провалена. Сигуранца вчистую переиграла НКВД, хотя поначалу советская агентура в Румынии была одной из самых успешных. Ее агенты внедрились даже в генштаб румынской армии и в сигуранцу. Наверное, способствовал этому и один из руководителей румынского направления в одесском ИНО Лев Николаевич Задов-Зиньковский. Он лично отобрал и направил в Румынию 15 секретных агентов. Правда, на одном из допросов сказал, что «работало честно не более четырех-пяти человек».

Провал начался с того, что во время перехода границы был задержан курьер-связник, отправленный к внедренному в черновицкую разведку румынской армии агенту под псевдонимом Теплов. В подкладке его пиджака обнаружили секретное письмо.

Лев Задов утверждал, что еще до переброски связника предупреждал людей, которые непосредственно ее осуществляли: нельзя зашивать секретный документ в подкладку. «Давайте, — предложил он, — сделаем плетеную корзину и вплетем письмо между прутьев». Но его не послушали.

Арест связника вызвал цепную реакцию: следом посыпались адреса и явки других агентов. В застенки сигуранцы попал и особо ценный агент под псевдонимом Турист, внедренный в кишиневскую военную разведку.

Задов рассказал, что в Одессе получили шифротелеграмму из Кишинева: «Леонид сломал руку, ждет Костю». В ИНО поняли: «сломавший руку Леонид» — это арестованный агент, а ожидаемый в сигуранце «Костя» — следующий связник, отправка которого была назначена опять вопреки мнению Задова.

Нельзя было посылать нового человека в Румынию. Тем более что Задов получил доклад агента Консула, в котором тот сообщил: «Капитан Бодкрау, работник Черновицкой разведки, специально выезжает для встречи с агентом с совстороны». То есть сигуранца была точно осведомлена о месте и времени перехода связника и готова к его аресту. «Об этом было немедленно по телефону сообщено ИНО Киева».

27 марта 1938 года обвиняемый Лев Зиньковский изложил свою версию:

«Провал агентуры, который произошел в конце 1935 года, я расцениваю как прямое предательство со стороны ряда работников центрального аппарата».

Очевидно, следствие было заинтересовано в том, чтобы Лев Задов назвал имя Владимира Максимовича Пескер-Пискарева, в то время одного из руководителей Управления госбезопасности НКВД УССР. Задов и назвал, и Пискарева расстреляли 26 сентября 1938 года. Впрочем, цена показаний, добытых с применением особых методов дознания, а попросту побоев и пыток, известна.

Сигуранца не уступала НКВД в умении выбивать показания. Одесские агенты сдавали друг друга и протягивали ниточки к самой верхушке.

Из протокола допроса Льва Задова-Зиньковского 27 марта 1938 года:

«Румынская разведка установила нить на агента Консула, и в ноябре месяце при последней переправе на нашу сторону курьера от Консула курьер Андреенко на берегу был обыскан, и обыском у него был изъят доклад, написанный тайнописью.

Изъятие этого документа дало возможность румынской разведке установить все связи Консула и их ликвидировать. В частности, он был в открытую с агентом Подольским, внедренным в разведывательный пункт при Хотине, который также был арестован».

Труп замученного в сигуранце Консула прибило к берегу Днестра в районе патрулирования тираспольских пограничников. Это сигуранца послала привет НКВД.

Из допроса Льва Задова-Зиньковского 27 марта 1938 года:

«Вопрос следователя: — Расскажите о вашей предательской деятельности как агента румынской разведки.

Ответ: — Предательской деятельностью я не занимался, как агент румынской разведки я не работал и с ней порвал в 1924 году после перехода границы».

В этом месте протокола сделана ремарка: «Допрос прерывается». Можно только догадываться, что за этим последовало. 30 апреля 1938 года обвиняемый был уже как шелковый:

«Вопрос: — Следствием установлено, что вы являетесь агентом иностранных раз­ведывательных органов. Признаете ли вы это?

Ответ: — Да, признаю полностью».

Очевидно, по условиям джентльменского соглашения с Дмитрием Медведевым Лева Задов был обязан не только сдать клад батьки Махно. Чекисты несколько месяцев обкатывали его в Харькове на предмет более тесного сотрудничества, а потом отправили в Одессу, поближе к румынской границе. Вот когда Лева Задов стал настоящим одесситом. Алексей Толстой оказался провидцем.

Лев Задов принял участие в операции под кодовым названием «Скрипачи». По его рекомендации в Румынию был заслан человек, который сагитировал большую часть махновцев вернуться на родину.

Лева и сам писал бывшим товарищам. Например, такое письмо:

«Здравствуйте, дорогие друзья. Я нахожусь дома на родной украинской земле. Какая тут жизнь, вам расскажет Вася, а теперь вот что — довольно быть в Румынии рабами. Пора до дому… Всем слухам, что Советская власть расстреливает, не верьте, все это чушь. Если сами не рискнете ехать, то я за Вами еще пришлю. Напишите, кто хотит ехать…
А пока будьте здоровы. Жду Вас.
Ваш друг Лев Зиньковский».

В 1929 году коллегия ГПУ УССР отметила его старания благодарностью и денежной премией в размере 200 рублей. Как Лева напишет в автобиографии «за ликвидацию крупного диверсионного бандита» (о том, что во время поимки был ранен, он скромно умолчит). Тогда же Одесский окружной отдел ГПУ наградил его маузером с золотой гравировкой, а в 1932 году Одесский облисполком — еще одним пистолетом за «беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Жизнь начала налаживаться. 31-летний Лев женился на 24-летней Вере Ивановне. Задова не смутило дворянское происхождение избранницы, а ее — его жуткое прошлое. Впрочем, он что-то наплел ей о славном революционном пути.

Их сын Вадим, который стал советским офицером, с необыкновенным упорством — почти три с половиной десятилетия! — добивался реабилитации отца. Начал бомбардировать инстанции он в чине капитана, закончил полковником в отставке.

В ходатайствах в высокие инстанции Вадим Львович особенно напирал на книгу Цессарского «Чекист». Судя по отдельным выпискам, сохранившимся в деле до наших дней, на референтов произвело впечатление свидетельство разведчика о сдаче клада. Они увидели в Левке Задове не отпетого садиста, а человека, попавшего в кошмарную ситуацию, где он одновременно был и мясорубкой, и фаршем.

Основания для реабилитации содержались прежде всего в Указе об амнистии бывших врагов советской власти, приуроченном к 10-летию установления советской власти. Вот только большевики, которые постоянно обманывали батьку Махно и его соратников, обвели их вокруг пальца и в этот раз. В годы великого террора под расстрел пошли почти все бывшие махновцы, в том числе и Лев Задов.

Если верить документам, в один день с ним расстреляли и его брата Даниила.
Он был на пять лет младше и с детства ходил за Левой, как нитка за иголкой. Лев пристроил его в махновскую контрразведку, а после перехода советской границы — на руководящую чекистскую работу в Тирасполе. На допросе 17 мая 1938 года Даниил сказал:

«Шпионом я стал по инициативе моего брата Зиньковского, под влиянием которого я находился всю мою жизнь».

Льву не давали очных ставок с арестованными, в основном бывшими махновцами, «уличавшими» его в шпионаже. А вот с братом очную ставку устроили. Особый вид следовательского садизма?

Из протокола очной ставки Даниила Зотова и Льва Задова-Зиньковского 19 мая 1938 года:

«Даниил Зотов-Задов: — …В 1932 году, работая уже в Молдавии, в одной из встреч с Зиньковским он мне сказал, что Порохивский (агент английской разведки в Бухаресте. — Л. Х.) требует работы, и тут же предложил, чтобы я ему сообщал все, что будет нового в агентуре, переброшенной в Румынию, что я и делал до дня моего ареста.

Вопрос Зиньковскому: — Правду ли говорит Зотов-Задов?

Ответ: — Нет. Зотов-Задов говорит неправду, так как никогда Зотову я не говорил о том, что Порохивский требует от нас работы в пользу Румынии, а также не получал от Зотова никаких сведений о переброшенной агентуре на румынскую сторону. Этих сведений получать от Зотова не было никакой необходимости, так как, работая в Одесском облуправлении, я сам знал почти всю закордонную агентуру».

Это была отчаянная попытка выгородить брата.

Посмертная судьба поменяла их местами. Первым реабилитировали Даниила. Льва — спустя много лет.

«ЕГО ДУША ОТРАВЛЕНА КРОВЬЮ»

В деле Льва Задова-Зиньковского не указано имя того, на чьей совести был провал румынской агентуры. В обвинительном заключении обошлись общими формулами о шпионаже Задова в пользу иностранных разведок. В документах о его реабилитации говорится, что подтверждения этому обвинению не найдено.

Но вот еще одна загадка. В деле почти подряд идут: справка о приведении приговора в исполнение 25 сентября 1938 года и другая — под грифом «Секретно» по запросу Веры Ивановны Зиньковской о судьбе ее мужа, где черным по белому написано:

«19 октября 1956 года. Сообщаю, что Зиньковский Лев Николаевич… отбывая наказание, умер 17 марта 1942 года… Зам. председателя Военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции В. Борисоглебский».

Сколько потом Вера Ивановна и Вадим Львович ни просили разъяснить, какой же справке верить, ответа они не получили. По умолчанию считается, что он расстрелян в 38-м.

В мемуарной литературе есть еще одно свидетельство о Льве Задове. Оно принадлежит профессору Киевского университета Константину Штеппе.

Штеппа был ненавистен киевлянам в годы войны, когда как главный редактор издавал профашистскую газетенку «Новое украинское слово». Перед освобождением Киева от оккупантов он бежал на Запад и через много лет скончался в Нью-Йорке, успев издать несколько книг, в том числе документальную под названием «Ежовщина».

Константин Штеппа описал, как, арестованный в 38-м по сфальсифицированному обвинению в шпионаже в пользу Японии, сидел в одной камере с человеком «громадного роста, грузным, с веснушчатым лицом и рыжим». Это и был Лева Задов, о котором профессор уже читал у Алексея Толстого.

В перерывах между допросами Лева развлекал сокамерников красочным описанием своей жизни и пел душещипательную песенку Вертинского:

Ночью на кладбище строгое,
Чуть только месяц взойдет,
Крошка-малютка безногая
Пыльной дорогой ползет…

Наблюдая за ним, Штеппа пришел к выводу: «Его душа отравлена кровью — есть такой вид отравления, никем еще не описанный».

Больше всего, по словам профессора, Задов опасался потерять в момент расстрела достоинство, как это бывало с теми, кого убивал он. Однажды Лева спросил: «Что такое «смертию смерть поправ?». Штеппа ответил что-то по-профессорски заумное. Но какие картины и лица виделись при этом Леве Задову, чью смерть он надеялся искупить своей?

На следующую ночь надзиратель вызвал Льва Задова-Зиньковского на выход. «С достоинством бы», — прошептал он. «Молитесь», — сказал Штеппа ему совсем тихо. «Попробую», — так же тихо ответил он.