Гоголь в ОдессеКак известно, въезд героя «Мертвых душ» Чичикова в губернский город NN не произвел в городе совершенно никакого шума и прошел незамеченным. Зато когда его великий создатель, писатель Николай Васильевич Гоголь въезжал в Одессу 24 октября 1850 года — его здесь давно ждали.

Небольшая красивая бричка, как две капли воды похожая на ту, на какой ездят холостяки и господа средней руки, привезла Гоголя в Южную Пальмиру на зимовку. И в «Одесском вестнике» от 28 октября, в разделе «Заметки и вести», появилось преприятнейшее известие: «На днях в наш город приехал Н.В.Гоголь, который, как говорят, намерен провести здесь зиму». Это были просто именины сердца для всех одесских ценителей литературы.

Его несогревающийся темперамент в последние годы не уживался с холодным климатом Петербурга и Москвы, требовал ехать на юг. Всегда влекла к себе родина души — Италия, где было так хорошо и спокойно работать, в качестве варианта рассматривалась Греция или Константинополь. Однако Гоголь, напряженно работавший над вторым томом «Мертвых душ», задался целью лучше узнать Россию, на этот раз посмотреть на нее не издалека, а вблизи. Изучить не только жизнь столиц, но и проселки, жизнь помещиков и крестьян. Подмечая детали и незначительные подробности, составляющие характеры и портреты людей, собрать в копилку жизни мелочи губернских городов и городишек. Он затеял поездку из Москвы в родное гнездо, поместье Васильевку на Полтавщине, где ждали любимые сестры и боготворящая гениального сына мать, а уже оттуда — в Одессу. Тем самым сдержал и обещание вернуться, которое дал своим одесским друзьям во время первого посещения города, два года назад.

Тогда Гоголь, возвращавшийся из Иерусалима, из паломничества по святым местам, провел в Одессе совсем немного времени, большую часть из которого находился в Карантине, на территории старой крепости (нынешний парк Шевченко). Такой был порядок для возвращающихся из южных стран, где часто свирепствовала холера, а Одесса помнила и страшные последстия чумы. В Карантине Гоголя навещал брат Пушкина, Лев Сергеевич, служивший в одесской портовой таможне. Там они были вынуждены общаться через двойную перегородку, из-за которой слова перебирающего четки Гоголя были слышны хуже, чем шум морских волн; но зато, по выходе из Карантина, в честь автора «Ревизора» был дан праздничный обед в ресторации Цезаря Отона.

Гоголь и ОдессаВторой раз Гоголь добирался в Одессу не по морю, а по суше, однако из-за проливного дождя и утонувших дорог пришлось практически плыть. Быстрой езды, которую какой же русский не любит, не получилось. Писатель был вынужден тащиться целую неделю, придерживая разбухнувшие дверцы брички и расстегиваемый ветром плащ, обозревая вокруг лишь пустынную бесприютность пространств. Лежавшая на ухабистой дороге пыль быстро замесилась в грязь, и птице-тройке лошадей становилось все тяжелее тащить бричку. Одним словом, поездочка оказалась та еще. Хотя обычно именно в дороге Гоголь находил спасение и утешение, успокоение расстроившихся нервов, снова обретал необыкновенную легкость в мыслях. Так было после неудачи начинающего автора с публикацией поэмы «Ганц Кюхельгартен», когда он тайно сжег весь тираж и сбежал в Германию. Так было после успеха «Ревизора» в 1836 году, когда Гоголь не выдержал повышенного внимания к своей персоне и укатил в Италию.

И теперь, в 1850 году, снова было от чего бежать. После грандиозного успеха «Ревизора» и первого тома «Мертвых душ», Гоголь — признанный гений, живой классик, не меньше, чем русский Гомер. Наследник великого Пушкина, с которым был на дружеской ноге и которому обязан идеями обоих произведений. Кумир молодого поколения и властитель дум, у которого учатся. Учеником Гоголя назовет себя Тургенев, «новым Гоголем» объявят автора «Бедных людей» и «Двойника», молодого многообещающего писателя по имени Федор Достоевский. Однако слава и внимание пугали Гоголя, сторонившегося общества и искавшего уединения. Ему казалось, что его неверно понимают, сами создали свой идеал писателя и теперь требуют, чтобы он ему соответствовал. Непонимание усиливается после опубликования в 1846 году «Выбранных мест из переписки с друзьями», где Гоголь уже не смешил сатирой и не пугал чертовщиной, а читал нравоучения, стал христианским проповедником. Влиятельный критик Виссарион Белинский, который еще недавно не уставал хвалить «Мертвые души», теперь назвал Гоголя проповедником кнута, невежества и мракобесия. Его обвинили в предательстве прежних идеалов и безумии. Оправдания Гоголя о том, что это естественный для него путь духовного развития, не были услышаны. Эмоциональная переписка писателя и критика всколыхнула общество, письмо Белинского к Гоголю было запрещено. За чтение этого письма в тайном обществе петрашевцев был арестован и сослан на каторгу Достоевский. Самого Белинского к тому времени уже не было в живых, он умер в 1848 году. За несколько лет до этого, тяжело больной туберкулезом Белинский приезжал в Одессу, которую назвал оригинальным и очаровательным городом — также, как и Гоголь, он надеялся на благотворность теплого морского климата. Сопровождал критика актер Михаил Щепкин, друг Гоголя. О проживании Белинского в гостинице «Петербургская» ныне напоминает мемориальная доска на Приморском бульваре, которую можно обнаружить за Дюком.

гоголь и Одесса

Кроме всех прочих осложнений, Гоголя в то время постигло серьезное разочарование на личном фронте. Сторонившийся женщин большую часть жизни, он вдруг надумал сделать предложение Анне Виельгорской, с которой вел переписку, младшей дочери в знатной петербургской семье. Считается, что Анна вдохновила писателя на образ Улиньки из «Мертвых душ»: «Это было что-то живое, как сама жизнь. Она была миловидней, чем красавица; лучше, чем умна; стройней, воздушней классической женщины» Однако, намекнув на такое решение родственнику семьи Виельгорских, Гоголь получил категорический ответ о невозможности подобного брака. Слишком велика была разница в возрасте и положении в обществе. Этот странный нелюдимый писатель из бедного провинциального дворянства, у которого финансы пели романсы, мог быть только духовным наставником, но никак не женихом. Впрочем, и сам Гоголь, и его друзья не раз говорили, что настоящим его призванием было монашество. Колеся по России, писатель, становившийся все более религиозным, обязательно заезжал в монастыри и молился. Проездом на юг, он со своим другом, украинским ученым М.Максимовичем, посетил монастырь Оптина Пустынь, умиленный благодатью, которая на него там снизошла.

В Одессе Николай Васильевич остановился в доме своего дальнего родственника, генерал-майора Андрея Андреевича Трощинского, на улице Надеждинской 11. Это был племянник и наследник того самого сенатора Трощинского, покровителя семьи Гоголей, для домашнего театра которого писал когда-то пьесы на украинском языке отец Гоголя. Собственно, хозяев дома на тот момент не было в Одессе, так что писатель мог наслаждаться приятностью жить в уединенье, работая в просторном и пустынном доме над продолжением «Мертвых душ». Хотя позволить себе уединенье не позволяли многочисленные одесские друзья. Среди тех, с кем общался в Одессе Гоголь — дипломат и меценат Александр Стурдза, один из учредителей общества истории и древностей Новороссии. Стурзда был основателем Одесской богадельни сердобольных сестер (Стурдзовской богадельни), а также это он натолкнул Жуковского на мысль о выкупе из крепостных талантливого украинского поэта и художника Тараса Шевченко. С Кобзарем состояла в переписке и княжна Варвара Репнина, которой он написал в это время: «Перед Гоголем должно благоговеть, как перед человеком одаренным самым глубоким умом и самою нежною любовью к людям». В доме Репниных в Одессе, у брата Варвары князя Василия Николаевича, Гоголь стал частым гостем: почти каждый день у них обедал, там даже была выделена комната, где он мог работать — стоя за конторкой, как привык. А в домовой часовне Репниных писатель истово молился, на удивление слуг, «по-мужицки» — то есть стоя на коленях и отбивая поклоны, встряхивая длинными волосами. Бывал Гоголь и в гостях у Льва Пушкина, в доме на Греческой 45.

«Я, признаюсь, литературой существую»

Одесса времени приезда Гоголя — бурно развивающийся город с населением около 100 тысяч человек, вольная гавань «порто-франко», третья столица империи и один из культурных центров. Многое изменилось с тех пор, как четверть века назад молодой Пушкин здесь отправлялся к морю, «с крутого берега сбегая».К морю теперь можно было спуститься чинно-благородно, по парадной Бульварной лестнице. Вдохновленные гением Пушкина, в «Одесском вестнике» публиковались местные литераторы, выпускники Ришельевского лицея. И конечно же, как задумал еще Дюк де Ришелье, средоточием культурной жизни был Городской театр. Первая постановка гоголевского «Ревизора» прошла в Одессе в 1837 году, с великим Щепкиным в роли Городничего. Пьесу встретили аншлагами, смех и аплодисменты не смолкали на протяжении всего действия. Досталось всем, как заметил император Николай, и над кем смеялись — над собой, возможно, не желая признать это. Однако, хлесткая пьеса пользовалась грандиозным успехом, и одесские театралы страстно жаждали встретиться с автором.

Гоголь посетил театр, познакомился с актерами. По просьбе директора А.Соколова, столичный драматург устроил для актеров читку пьесы Мольера «Школа женщин» и собственной «Лакейской», показывая, как надо подавать характеры персонажей — просто, точно, без лишней наигранности и водевильной эффектности.

«Все святые люди и угодники божии едали галушки…»

В ответ благодарные актеры Городского театра зазывали Гоголя в известное заведение при гостинице «Ришельевской». Все к тому же французу Цезарю Отону — ресторатору, которого Пушкин обессмертил, упомянув в «Евгении Онегине». Вероятно, Отон желал попасть и на страницы книг Гоголя, так как обязательно приходил лично принять заказ от знаменитого писателя, порекомендовать лучшие произведения кулинарного искусства, равных которым не было найти во всем южном крае, если не во всей империи. А может, желание накормить у ресторатора вызывал бледный вид гения литературы. Однако ничего изысканного и незнакомого Гоголь пробовать не соглашался, оставался верным украинской кухне и заказывал только простые мясные блюда.

Несмотря на бледный вид, Николай Васильевич любил сытно поесть, смачно и с фантазией описывал еду в своих книгах. Чего стоит только «кулебяка на четыре угла» (пирог с разной начинкой), которой потчевали Чичикова, или вареники, которые сами прыгали в рот знахарю Пацюку из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», или нескончаемые пирожки, коржики с салом, соленые рыжики, кисели и узвары в «Старосветских помещиках». Самого Гоголя в Италии друзья могли застукать одного в ресторане, уминающего макароны в порциях на несколько человек — тогда как только перед этим он жаловался, что совсем ничего не может есть из-за расстроенного пищеварения. И вообще, говорил, что у него желудок не такой, как у всех, а перевернут вверх ногами, о чем имеется заключение парижских врачей. Впрочем, близкие друзья давно привыкли к его чудачествам.

Перед обедом в компании актеров выпивалась рюмка водки, после обеда — бокал шампанского, так что общение становилось все бойче и веселее. Гоголь готовил для друзей жженку из шампанскго, рома и куска сахара, рассказывал об Италии, театре, расспрашивал за Одессу и одесскую жизнь.
Выходя из ресторана и пребывая в благостном настроении, мог напевать украинские народные песни, которые так любил. «Та вже третiй вечiр, як дiвчину бачив», «Ходить гарбуз по городу, питається свого роду». В доме у князей Репниных, Николай Васильевич даже создал хор, исполнявший подобные народные песни, из украинцев-студентов Ришельевского лицея. Вообще же Гоголь, за которым в столицах закрепилась репутация странного и чудаковатого гения, капризного в обращении с друзьями, особенно в последние годы, когда вместо иронии от него все чаще слышались проповеди — в Одессе запомнился совсем другим. То ли теплый климат тому виной, то ли теплое к нему отношение, но здесь его увидели открытым, дружелюбным, жизнерадостным. Он искренне интересовался своими собеседниками, шутил, делясь россыпями своего знаменитого, ни на что не похожего юмора, заражая всю компанию своей веселостью. Хоть уже и не рассказывал непристойных анекдотов, как бывало в молодости, и напряженно замолкал, дичился, когда в зал входил кто-то незнакомый. А временами все-таки становился задумчивым, уходил в себя.
«Прошелся по тротуару гоголем, наводя на всех лорнет…»

Вечера проходили с друзьями, а послеобеденное время Гоголь посвящал прогулкам. Одесская осень встретила его непогодой, и он, думая, что едет в жаркий климат, успел сильно пожалеть, что оставил в Москве шубу. Но затем погода наладилась и зима была теплой. «Я остался в Одессе, и этому рад, — объявлял он в письме. — Временами солнце глянет так радостно, так по-южному! так вдруг и напомнится кусочек Ниццы!» Гоголь гулял в Городском саду, прохаживался по Николаевскому бульвару, глядя, как вечером прощальные лучи целуют где-то сумрачное море. Редкая птица долетит до середины Днепра, что уж тогда про море можно сказать.

Едва только взойдешь на Николаевский бульвар, как уже пахнет одним гуляньем; но и здесь все не то, чем кажется, и верить ему стоит не больше, чем петербургскому Невскому проспекту. А кругом здесь такие же препочтеннейшие господа и дамы, приятные во всех отношениях. Видимо, так думал классик, кутаясь в свою коричневую шинель с бархатным воротником (из которой вышла вся русская литература). В ту зиму его силуэт был виден на улицах Одессы и в ясную погоду, и в туман с мрякой. Невысокий сутулящийся человек с бледным лицом, длинными каштановыми волосами, небольшими усами и знаменитым острым «птичьим» носом (ну а без носа человек — черт знает что, как доказала история майора Ковалева). Погруженный в свои мысли и рассеянный, Гоголь не замечал, как за ним по пятам начинали ходить любопытные студенты Ришельевского лицея; а заметив, раздраженно забегал в первые попавшиеся ворота, спасаясь от назойливого внимания.

«Мертвые души — дело не от мира сего»

Все мысли его были заняты «Мертвыми душами», второй том которых он писал в Одессе. Книга, которая должна была стать делом всей жизни, создавалась тяжело, мучительно, на протяжении многих лет. Персонажи упорно сопротивлялись авторской задумке, не хотели выходить такими, какими он их желал видеть. Все из-за того, что писатель слишком невозможную службу задал себе, чего не в силах был сделать человек. Словно чувствовал, что вся Русь обратила на него свой взор и чего-то хочет. Поэтому новое сочинение должно было стать «глубокомысленнейшим в душеспасительном роде, от которого затрещала бы вся Россия». Как «Божественная комедия» Данте, она должна была показать скитание души. Если первый том шедеврально изобразил «Ад», где обитают мертвые души маниловых, плюшкиных и ноздревых, то дальше надо было показать «Чистилище» и «Рай», привести читателя на путь к высокому — и с этим возникли сложности. Дар ярко выставлять пошлость жизни, который хвалил в нем Пушкин, не помогал, когда надо было описывать прекрасных идеальных героев — получалось фальшиво, с подрумяниванием действительности. Снова и снова переделывал и перечитывал написанное, снова в нем художник боролся с проповедником.

Ему казалось, что изображение духа тьмы, дьявола в виде человеческих пороков у него выходило живее изображений ангелов и святых. Неужели рукой художника водит нечистое чувство? Во всех своих произведениях Гоголь пытался высмеять черта, может, теперь черт решил посмеяться над ним? Может, в виде Чичикова в его книгу пробрался сам черт, скупающий души и водящий всех за нос, включая собственного автора? И почему живыми выходят только свиные рыла, неужели действительно настолько грустна наша Россия?.. С такими мыслями бился писатель за живые души, приравняв свое перо к оружию против тьмы, пугающего отсутствия света. Вселенская борьба добра со злом происходила в голове гения, поселившегося на тихой улице Надеждинской, жившему надеждой довести до конца начатое. Однажды Гоголь уже сжег то, что получилось, за секунду уничтожив то, над чем трудился пять лет. Впрочем, такая у него была привычка еще с юности: сжигать то, что не годилось, и начинать с чистого листа. Все, что было неидеально, считалось халтурой. «Автор жжот» — было привычной для него ситуацией; я тебя породил — я тебя и сожгу, чтобы породить еще лучше.

Гоголь работал над книгой утром, на свежую голову. Он любил писать там, где было «ненатопленное тепло», а холод продуваемого дома или жара от печки выводили из строя хрупкий писательский организм. Николай Васильевич стоял за конторкой, напряженно всматриваясь в мертвые души своих созданий. Или любил делать «прогулки по дому» — носился из комнаты в комнату, пребывая мысленно среди персонажей книги, выпивая при этом не один графин холодной воды. Писал, переписывал, вымарывал, снова переписывал, очищал фразы, добавлял заметки. Перечитывал и переписывал — не меньше восьми раз. Как сообщал в январе 1851 года другу Жуковскому, работа продвигалась и почти закончена. Уезжая из Одессы, он увозил почти готовую рукопись второго тома; однако, впоследствии страхи и сомнения победили. Незадолго до смерти, Гоголь все-таки сжег написанное; от второго тома уцелело лишь несколько черновиков…

Встретив свою последнюю весну, Гоголь покинул Одессу. После прощального обеда у Отона, друзья проводили его до Дерибасовской, где он тепло со всеми попрощался. Снова обещал вернуться зимовать в Одессу: «Здесь я могу дышать». Гоголь ушел, а провожающие смотрели ему вслед, пока он не завернул за угол…

Улица Надеждинская, где Гоголь прожил 5 месяцев, была переименована в его честь в 1902 году, через 50 лет после смерти. Здесь все еще стоит дом, в котором писатель трудился над своей великой книгой и хотел победить черта, на доме — барельеф человека с выдающимся профилем. Сумрачного гения русской литературы и при жизни окружали легенды и байки, а после смерти количество мистических историй про него зашкалило. Рассказывают про погребение Гоголя заживо, о котором он предупреждал еще в завещании, про выкраденную из могилы голову. Часть мистики Гоголя обязательно должна была остаться в Одессе. Возможно, когда-то в доме Гоголя волшебным образом найдут сохранившийся второй том «Мертвых душ» — ведь как известно, рукописи не горят. Или поздней ночью в тумане кому-то встретится кутающаяся в шинель фигура, сутуловатый человек с птичьим профилем, продолжающий сочинять свою вечную неоконченную книгу.

«Я остался в Одессе, и этому рад…»

Александр Москаленко

Добавить комментарий

Ваш электронный адрес не будет опубликован. Обязательные для заполнения поля помечены *

Отправить